Фёкла  Бурёнкина, гулёна и непутёвая жёнка в потёртой кофтёнке, размалёванная и оживлённая,  дёргала истощённого ребёнка, шлёпая  несмышлёныша по щёчкам.
— У, змеёныш, спёр-таки сторублёвку,  -  пришепётывала розовощёкая бабёнка.
Пострелёнок  утёр слёзы и дал дёру.
— Эх ты, фефёла! Дешёвка! Дурёха! Забьёшь ведь…  Пацанёнок-то тут причём? — бросил упрёк её муженёк,  утончённый щёголь в  шёлковой гимнастёрке. Он  причёсывал щёткой тёщу,  скрупулёзно выдёргивая у неё в волосёнках ошмётки и пёрышки. Педикулёзная тётка ёжилась, подёргивалась, и всё же задала ему трёпку, как рванёт за гимнастёрку:
— Векселёк где? — бузотёрила бабёха.  -  Упёр, Ванёк? Губошлёп!
— Найдётся всё, — зятёк смеётся с издёвкой, ёрничает и поёт:

Утро ночи мудрёней,
Баба девки ядрёней.

— Пошёл к чёрту, ворьё!
Ванёк  заёрзал, потёр кровоподтёк. Обёртывая бечёвочкой шлёпанцы,  одёрнул белёхонькое бельё и тоже дал дёру, прочёсывая посёлок поперёк. Его подстёгивал пёс-пустобрёх, закалённый на живодёрне кобелёк.
У водоёма Тёмка Балдёнков с бадьёй ждёт-не дождётся закопёрщиков, взгрустнёт, взмахнёт чёлкой, ёкнет:
— Эх, жизнёнка, жульё кругом, лопухнёшься ещё...
Он усёк, как Ванёк нёсся по посёлку,  увлёк тёщиного губошлёпа в каптёрку. В потёмках  даёт ему тяжёлое  ведёрко и нашёптывает про кутёж да весёлых бабёнок.  Ему  было невтерпёж.
— Бухнём? Ёрш! Кто кого перепьёт?
Зятёк  моргнёт, нюхнёт кренделёк, опять попьёт, мотнёт головёнкой, ещё моргнёт:
— Ё-моё! Бабьё! Жёнка дурёха-неумёха, тёща-хрычовка! Обозлённая, оплюёт, сбрехнёт — недорого возьмёт. А ведь невдомёк, что неровён час – упадёт, загнётся... Кровохлёбы!!!  Жлобьё! Эх, житьё-бытьё моё… Ёкарный бабай!
Отёкший после ёршика зятёк понёс околёсицу:
— Ёкалэмэнэ, я чё, ёбосан?* Ёж твою кочерыгу...
Он передёрнулся и осёкся. На глазёнки навёртывались слёзки. Ванёк  уплёл лепёшку, улёгся на искорёженном брёвнышке на  ночёвку.
С зарёй у каптёрки разнёсся рёв:
— Алё! Подъём!

К избёнке, почёсывая бородёнку и застёгивая дешёвую шубёнку, шёл Фёдор-картёжник. Он вычёркивал в счёт-фактуре трёшки и пятёрки, вёл бухучёт. На солнцепёке рядом с черёмухой актёришка Обойдёнов  в полудрёме прихлёбывал чаёк с вишнёвочкой, выплёскивая из пузырёчка поросёнку ликёрчик.  Мимо в пёстрой панёве и будёновке  брёл крёстный, вёл коровёнку-первотёлку с гусёнком. Передохнёт, поёжится, взмахнёт плёткой, дальше бредёт. Оживлённый галдёж отвлёк его, — у избёнки перешёптывались влюблённые молодожёны.
— Лебёдушка! Цыплёночек! Надёжа моя! – без намёков огрёб объёмную бабёнку паренёк-цыганёнок, подёргивая её за тесёмки.
— Ах ты недотёпа! Двоежёнец! — ядрёная тетёха, дала ухажёру пощёчину.
Молодожён как заорёт:
— Ёк макарёк! Это за всё про всё?
Ошеломлённый, он утёрся безъёшной газетёнкой и прилёг у ёлки. Пережёвывая жёлудь, щёлкнул по подберёзовику, весь встрёпанный, пошёл к перекрёстку во флигилёк, нашёл защёлку, отдёрнул её, зашёл в комнатёнку  и лёг, зарёванный, на ковёр.

Елена Олейникова