Фёкла  Бурёнкина, гулёна и непутёвая жёнка в потёртой кофтёнке, размалёванная и оживлённая,  дёргала истощённого ребёнка, шлёпая  несмышлёныша по щёчкам.
— У, змеёныш, спёр-таки сторублёвку,  -  пришепётывала розовощёкая бабёнка.
Пострелёнок  утёр слёзы и дал дёру.

Продолжить читать

Фёкла  Бурёнкина, гулёна и непутёвая жёнка в потёртой кофтёнке, размалёванная и оживлённая,  дёргала истощённого ребёнка, шлёпая  несмышлёныша по щёчкам.
— У, змеёныш, спёр-таки сторублёвку,  -  пришепётывала розовощёкая бабёнка.
Пострелёнок  утёр слёзы и дал дёру.
— Эх ты, фефёла! Дешёвка! Дурёха! Забьёшь ведь…  Пацанёнок-то тут причём? — бросил упрёк её муженёк,  утончённый щёголь в  шёлковой гимнастёрке. Он  причёсывал щёткой тёщу,  скрупулёзно выдёргивая у неё в волосёнках ошмётки и пёрышки. Педикулёзная тётка ёжилась, подёргивалась, и всё же задала ему трёпку, как рванёт за гимнастёрку:
— Векселёк где? — бузотёрила бабёха.  -  Упёр, Ванёк? Губошлёп!
— Найдётся всё, — зятёк смеётся с издёвкой, ёрничает и поёт:

Утро ночи мудрёней,
Баба девки ядрёней.
Продолжить читать